Отчий дом (рассказ об Анастасе Ивановиче Приселкове)

В самых разных местах нашего Отечества приходилось мне встречать земляков-весьегонцев. Бывало, поговоришь хоть часок - и посвежеет на душе, словно дома, на родине побывал. 

А с Анастасом Ивановичем Приселковнм мы встретились так. Года два назад возвращался я дюдиковским автобусом с Себлы, с зимней рыбалки. Автобус катился Чамеровом, мелькнула высокая колокольня, неподалеку - разрушенный памятник. Он посвящен событию, ставшему известным благодаря тоненькой книжке А. Тодорского «Год - с винтовкой и плугом». В июне 1918 года, рассказывает книжка, в Чамерове поднялось восстание против Советской власти, но спешно прибывший отряд комиссара Долгирева ликвидировал этот пожар в самом его начале... 

- У вас, наверное, еще живут старики, которые помнят об этом событии? - спросил я у пожилой, интеллигентной женщины, севшей в автобус в Чамерове. 

Вот тут я и услышал впервые об Анастасе Ивановиче Приселкове, который, как сказала попутчица, не только знает об этом событии 1918 года - он сам был его участником. Попутчица и познакомила нас. Сначала мы переписывались (Анастас Иванович живет на Алтае), а потом и свиделись, когда наступившим летом он приехал по своему обыкновению в «родные Пенаты». Высокий, статный, с голубыми главами, опирающийся на палку старик сошел с поезда в Весьегонске. И его невозможно было не отличить в шумной привокзальной толпе. 

Сейчас А. И. Приселкову 90 лет. Он прожил трудную, поистине богатырскую жизнь. Я благодарен судьбе за эту встречу с земляком, чьи достоинства, кажется, трудно перечислить. Во-первых, Анастас Иванович - большой патриот Верхневолжья, и стопка его драгоценных писем, лежащих сейчас передо мной, красноречиво об этом говорит: в каждой строчке - и глубокое знание истории родного края, и нежная, сыновняя любовь к нему. А недавно мой замечательный корреспондент с Алтая прислал и четыре тетради своих стихов. Так он еще и поэт, и поэт самобытного дарования! Но поскольку творения А. И. Приселкова появляются в свет впервые, необходимо представить поэта со всей тщательностью, тем более что личность и судьба автора, без сомнения, вызовут интерес не меньший, чем стихи. 

Родился Приселков в январе 1902 года в Чамерове. Учился в сельской школе, реальном училище г. Устюжны, потом в Московском лесотехническом институте. Два года преподавал в Чамеровской средней школе, 5 лет работал в лесоустройстве, затем - в Лесном отделе Стандартстроя в Москве, уполномоченным по организации леспромхозов и первым директором одного из леспромхозов на Севере. Долгое время был директором или главным инженером леспромхозов в Сибири и на Амуре, из них семь дет - в Кемеровской области начальником Бейеровского строительно-монтажного управления. 

Репрессирован - 4 раза, причем в первый раз - в шестнадцатилетнем возрасте за участие в так называемом «Савинском» деде. Руководил «восстанием» в Чамерове (по Тодорскому) — Борис Иванович Приселков его брат, а арестован и отправлен в Тверь Анастас Иванович, в то время шестнадцатилетний паренек. 

О «Савинском» деле Анастас Иванович рассказывает неохотно, с едким юмором и усмешкой, выражая сомнение, стоит ли об этом «восстании» писать. 

А как же не стоит? Шутка сказать: сам В. И. Ленин, зорким глазом заметивший горячее «выступление» Тодорского, трижды упомянул о нем и о «славных» делах весьегонских коммунистов восемнадцатого года. Как не сказать, если на одни только хвалебные высказывания о тоненькой книжечке Тодорского израсходовано целое море чернил. Но вот беда: разрушился от времени памятник, и никто в Чамерове и не думает беспокоиться об этом - ни стар, ни млад. Отчего бы это? Ведь на Руси привыкли беречь памятники... 

Но оставим этот серьезный разговор до другого раза, а сегодняшний посвятим знакомству с поэтом. 

«Мой брат (Борис Иванович Приселков, чамеровский военком восемнадцатого года и «герой романа Тодорского»— А. Л.) однажды познакомившись с моими стихами, сказал мне памятные слова о моем «поэтическом таланте, идущем по линии матери от Дельвигов и де-Тейльсов», - вспоминает Анастас Иванович об увлечении поэзией еще в пору своей юности. 

Родословная нашего поэта тоже удивительная. Род Приселковых имеет глубокие корни. По материнской линии он восходит к Антону Антоновичу Дельвигу - всем известному поэту и другу Пушкина. 

«Моя мать Евгения де Тейльс ушла без разрешения отца из барского дома в Бимакове и стала женой чамеровского священника И. Присёлкова. Отец матери гусарский подполковник Д. Н. де Тейльс был сыном тверского губернатора Никиты де Тейльса и его жены Елизаветы Антоновны Дельвиг - родной сестры барона Антона Дельвига». 

Так соединились две родословные: выходцев из Голландаи Петера и Вильгельма де Тейльсов, оказавших важную услугу императору Петру Алексеевичу в Прутском походе, и Дельвигов. Портрет покойной бабушки Е. А. Дельвиг на стене бимаковеского дома памятен Анастасу Ивановичу до сих пор. 

«Но до 1932 года, - продолжает свой рассказ А. И. Приселков, - до второго ареста и заключения в тюрьму и лагеря, писать было некогда да и то, что было написано до этого, жена сожгла в печке. Если бы ГПУ, арестовавшему меня, было известно содержание моих тогдашних стихотворений, то оно непременно съело бы меня с потрохами», — невесело шутит земляк. 

Вновь взял в руки перо Анастас Иванович уже в зрелом возрасте. Много поживший, испытавший на своем веку такого, чего и врагу, наверное, не пожелаешь, он сохранил в себе самые высокие и благородные человеческие побуждения. Сохранил, значит, Господь душу живу: ни колючая проволока, ни сталинская «кромешная рать» не смогли поколебать ее нравственных основ. 

Думается, что эта публикация - лишь первая ласточка. И как хорошо, что стихи поэта-чамеровца впервые выходят в свет на его родине, так горячо им любимой и так нежно воспетой им в его творчестве. 

Анатолий Лебедев 

16.12. 92 г. 

***
Не живу - одиноко старею.
В осенней пугающей игле
Слышится: хлопают двери -
Как было в проклятой тюрьме.

Кланяюсь низко земле,
Утру, заволжскому лету,
Долю ржаному и свету
В сентябрьской пугающей тьме. 

Елям зленым в снегу —
С наклоном к далекому югу,
Старому дому и лугу —
Там, на другом берегу. 

Ветры весну одолели.
Ночью, в пугающей мгле,
Слышится: хлопают двери—
Как было в проклятой тюрьме.

1972 г.

***
Замело, закатало вьюжным снегом поля.
Не доедешь со светом до родного села.
За полвека немало исходил вдоль земли,
Видел Волгу с Уралом и Востока огни.
Видел волны Байкала, Енисея шугу,
От Саян до Хингана голубую тайгу.
Любовался горами в вековых ледниках,
И пшеницей Алтая, и стадами в степях.
Знаю культ Произвола, лагеря и тюрьму,
«Троек» суд и расправу - всю кромешную тьму.
А сейчас, в этот вечер, по дороге домой,
Я притих и невесел, как изгнанник какой.
Здесь я не был, родные, сорок весен и зим.
Кто меня приласкает, кто меня не забыл?
Не забыл разве тополь, что стоит у крыльца,
Да зеленые ели на усадьбе отца.
Снег спускается тихо, слезы морщат лицо.
Вот и томная крыша, я вхожу на крыльцо,

***
Где бор стоял - темнеют пни,
И дождь идет из серых туч,
И не блеснет надежды луч
В такие сумрачные дни.
Так ждешь душевного тепла
Или письма и радость встречи
Стоишь и смотришь, сдвинув плечи,
Чтоб почта мимо не прошла. 

Но брызнул дождь из серых туч
Где бор синел - гуляет ветер.
Мне нет ни писем, ни привета,
И не блеснет надежды луч.
Moй старый дом - один приют,
Единый друг на целом свете.

1976

Источники:

"Весьегонская жизнь", 1992 год

Фото Анны Приселковой